Ретрофутуризм в альтернативных вселенных компьютерных игр
Вступление
Ретрофутуризм в современной культуре представляет собой уникальный эстетический феномен, позволяющий увидеть не реализованное, но желанное прошлое будущего — то, каким наш сегодняшний день представляли себе предыдущие поколения. Эта стилистика строится на взаимодействии между ностальгией по утраченным утопиям и технологическим прогрессом. Среди множества художественных средств в компьютерных играх именно визуальный язык, воплощенный в дизайне среды, архитектуре и объектах, играет ключевую роль. Он фиксирует материальные следы альтернативного технологического уклада, создавая убедительные и атмосферные миры, живущие по своим законам.
Скриншот из игры «The Invincible»
Видеоигры расширяют возможности этого языка, превращая пассивного наблюдателя в активного исследователя. Игрок не просто созерцает ретрофутуристические ландшафты, но и взаимодействует с ними: вращает штурвалы дизельпанковых субмарин, настраивает аналоговые панели атомных реакторов, прислушивается к шипению пневматики в стимпанковых городах. Среда здесь существует не как фон, но как активный нарративный элемент, который рассказывает историю целого мира, его ценностей, надежд и заблуждений.
Скриншот из игры «Fallout 4»
В данном исследовании рассматриваются три различные ретрофутуристические вселенные — Fallout, BioShock и The Invincible. Каждая из них предлагает уникальное видение альтернативного технологического пути. В одних мирах технологический оптимизм обернулся катастрофой, в других — породил удивительный симбиоз магии и машинерии, а где-то позволил человечеству выйти в космос, сохранив эстетику аналоговой эпохи.
Скриншот из игры «BioShock»
Актуальность исследования связана с тем, что ретрофутуризм в играх становится не просто стилизацией, но и способом критики современности через призму воображаемого прошлого. Через материалы, формы, источники энергии и степень сохранения человеческого в технологическом формируется особый художественный образ, в котором ностальгия превращается в инструмент философского высказывания. Анализируя визуальные миры этих пяти игр, мы можем увидеть, как разные авторские взгляды формируют разнообразные модели «будущего, которое не случилось» — ироничные, утопические, антиутопические или пронизанные трепетом первооткрывателя. Именно через призму ретрофутуризма видеоигры обретают уникальную возможность говорить о настоящем, переосмысливая наследие ушедших эпох.
Fallout
Визуальный мир серии Fallout строится на фундаментальном противоречии между утопическим ретрофутуризмом «будущего-прошлого» и жестокой реальностью мира после ядерной войны. Эти два пласта — наследие «стиля атомной эры» 1950-х с его верой в безграничный технологический прогресс и примитивная, насильственная действительность постапокалипсиса — формируют уникальное пространство трагедии. Архитектура здесь становится главным носителем этого конфликта, демонстрируя, как грандиозные мечты разбиваются о хрупкость человеческой цивилизации.
Скриншот из игры «Fallout 4»
Когда игрок выходит из Убежища, его встречает не просто разрушенный мир, а мир, в котором обломки будущего стали частью пейзажа. Небоскребы в стиле модерн с облупленными фасадами, гигантские рекламные щиты с рекламой в духе 50-60 годов, ржавые кузова автомобилей с атомными двигателями, футуристические монорельсы, ведущие в никуда. Особенность Fallout в том, что его руины не просто пустынны — они ироничны и трагичны одновременно. Реклама, обещавшая «город будущего», висит над грудой обломков; просторный зал вокзала, спроектированный для толп пассажиров, населён лишь ветром и мутантами. Архитектура — уже не живописный символ прошлого, а физическое доказательство тщетности той утопии, которая так и не наступила.
Скриншот из игры «Fallout: New Vegas»
Скриншоты из игры «Fallout: New Vegas»
Природа в Fallout не стремится исцелить раны мира, как в Horizon Zero Dawn, и не агрессивно поглощает его, как в Metro. Она существует отдельно, равнодушно и почти цинично: яркое, слепящее солнце Пустошей контрастирует с мрачными руинами, а чахлые кусты и сухая трава лишь подчеркивают общую атмосферу запустения. Растительность выглядит такой же выжженной и радиоактивной, как и творения рук человеческих. Коррозия и песок медленно, но верно превращают артефакты «Великого Прошлого» в пыль, растворяя геометрию ар-деко и гугл-модерна в однообразном желто-коричневом пейзаже.
Скриншот из игры «Fallout 3»
Интересно, что в каждой части серии ретрофутуризм играет свою роль. В Fallout 1 и 2 он служит мрачным фоном для выживания, подчеркивая абсурдность мира через контраст довоенной рекламы и послевоенной жестокости. Fallout: New Vegas использует этот стиль для создания политического конфликта: технологичный, но тоталитарный стиль «Убежищ» и Братства Стали противостоит анархичному, почти дикарскому карго-культу выживших, которые строят свои дома из обломков того самого «будущего». В Fallout 4 ретрофутуристическая эстетика достигает пика своей детализации: игрок буквально ходит по улицам, на которых застыли призраки американской мечты 50-х, а система строительства позволяет не просто наблюдать за руинами, а собирать из них новое, пародийное подобие цивилизации, используя те же довоенные чертежи и технологии.
Скриншоты из игр «Fallout 1» и «Fallout 2»
Таким образом, архитектурный язык Fallout — это язык сломанной мечты. Ничто здесь не выглядит прочным: грандиозные небоскребы и летающие машины лежат в руинах, а их обломки стали строительным материалом для нового, примитивного мира. И именно это делает его стилистику столь запоминающейся. Она становится наглядной метафорой того, что будущее, каким его представляли себе предыдущие поколения, оказалось не просто несостоявшимся, а превратилось в собственное надгробие, которое новые поколения разбирают на кирпичи, чтобы просто прожить еще один день.
Скриншоты из игры «Fallout 3»
BioShock
Визуальный мир серии BioShock строится на фундаментальном противоречии между утопическим ретрофутуризмом, основанным на гипертрофированной социальной или технологической идее, и жестокой реальностью его неминуемого коллапса. Эти два пласта — ослепительная вера в утопию, выраженная через архитектуру и дизайн своей эпохи, и кровавый хаос, в который она вырождается, — формируют уникальное пространство философской рефлексии. Архитектура и предметный дизайн здесь становятся главными проводниками идеологии, демонстрируя, как возвышенные идеалы разлагаются изнутри человеческой природой.
Скриншот из игры «BioShock»
Скриншоты из игры «BioShock»
Когда игрок погружается в подводный город Восторг (Rapture) или парит в небесном городе Колумбия (Columbia), его встречает не просто альтернативная реальность, а законченное, хотя и утопическое, воплощение «прошлого-будущего». Особенность BioShock в том, что его миры — это не руины, а медленно умирающие города под давлением собственной идеологии. В Восторге величественные интерьеры в стилистике ар-деко, просторные залы и плавные линии подводного метрополитена соседствуют с кровавыми следами гражданской войны, залитыми водой коридорами и безумными голограммами былой роскоши. Архитектура — это не просто фон, а прямое свидетельство тщетности проекта Эндрю Райана: его рай пал не под внешним ударом, а из-за внутренних противоречий, буквально разорвавших город швами на стенах и проломами в куполах.
Скриншот из игры «BioShock»
Скриншот из игры «BioShock»
Природа в BioShock выполняет роль неумолимой карающей силы. В Восторге это океан — постоянная, давящая угроза, которая не поглощает город агрессивно, а методично просачивается внутрь, напоминая о хрупкости этого искусственного рая. Трещины в стекле, потоки воды, капли, падающие с потолка, и вездесущая сырость создают ощущение, что город медленно возвращается в своё первоначальное, природное состояние. В Колумбии роль природы играет небо и солнце. Яркий, почти идиллический свет подчеркивает не уют, а фальшь и вымысел; он освещает не утопию, а театральные декорации, за которыми скрываются ультранационализм, расизм и религиозный фанатизм.
Скриншот из игры «BioShock»
Скриншот из игры «BioShock»
Интересно, что каждая часть серии представляет собой законченный ретрофутуристический тезис. BioShock 1 и 2 — это дизельпанк и ар-деко, воплощение «будущего», каким его видели в конце 1940-х — начале 1950-х: мощь, сталь, латунь, атомная энергия и вера в силу индивидуальной воли. Технологии здесь грубы, основаны на шестернях, паровых трубах и кнопках, а плазмиды — это аллегория на unchecked genetic engineering и потребительское безумие. BioShock Infinite обращается к «эдвардианскому стимпанку» и американской неоклассике, отражая «будущее» в представлениях 1910-х годов: белоснежные монументы, патриотическая символика, яркие краски и вера в божественное провидение и американскую исключительность.
Скриншот из игры «BioShock»
Скриншот из игры «BioShock»
The Invincible
Визуальный мир игры The Invincible строится на фундаментальном противоречии между строгим, рациональным ретрофутуризмом «золотого века» научной фантастики и безмолвной, непостижимой реальностью инопланетного мира. Эти два пласта — вера в безграничные возможности человеческого разума, воплощенная в аналоговых технологиях, и обескураживающее столкновение с чужеродной формой бытия — формируют пространство глубокого философского напряжения. Технологический дизайн здесь становится главным выразителем человеческой картины мира, демонстрируя, как знакомые и осязаемые инструменты науки оказываются бессильными перед лицом абсолютно иной космической логики.
Скриншоты из игры «The Invincible»
Когда исследователь Ясна высаживается на планете Регис III, её встречает не фантастический техногенный ландшафт, а пустынный, почти медитативный пейзаж, исследуемый с помощью технологий, которые кажутся реликвиями из прошлого. Особенность The Invincible в том, что её ретрофутуризм — это не сатира на общество, как в Fallout, и не утопический коллапс, как в BioShock, а искренняя реконструкция эстетики научного оптимизма 1950-60-х годов. Громоздкие мониторы с зелёными монохромными экранами, щёлкающие переключатели, аналоговые циферблаты, треск статических помех в рации и массивный, блочный дизайн вездехода и скафандров — вся эта эстетика комиксного sci-fi служит одной цели: подчеркнуть осязаемость и человеческий масштаб познания. Технология здесь — не магия, а инструмент, и каждый её элемент понятен, весом и подконтролен оператору.
Скриншот из игры «The Invincible»
Природа в The Invincible выполняет роль абсолютно чужеродного фона. Это не агрессивная сила, стремящаяся уничтожить следы человека, и не гармоничная стихия. Пейзажи Региса III — это абстрактные, почти сюрреалистичные ландшафты: причудливые скальные образования, металлические «облака» в небе и песчаные дюны, скрывающие артефакты непостижимой сложности. Природа не враждебна и не дружелюбна — она безразлична, она просто иная. На её фоне аналоговые технологии землян выглядят одновременно и трогательно знакомыми, и уязвимо примитивными. Ржавчина и песок здесь не символы разрушения, а элементы чужого мира, в который человечество со своим стальным, но ограниченным инструментарием пытается вписаться.
Скриншоты из игры «The Invincible»
Интересно, что ретрофутуризм в игре работает на нескольких уровнях. На визуальном — это прямая отсылка к иллюстрациям журналов типа «Galaxy» и «Analog» и научно-популярным передачам середины XX века. На нарративном — это воплощение идей Станислава Лема, который как раз и исследовал границы человеческого познания, сталкивая рациональный разум с немыслимыми космическими феноменами. Технология «сортировщика» или «регистратора» — это не просто гаджеты; это квинтэссенция ретрофутуристического взгляда, где сложнейшие задачи решаются не с помощью квантовых компьютеров, а через механическую, пусть и продвинутую, логику.
Скриншот из игры «The Invincible»
Таким образом, технологический и визуальный язык The Invincible — это язык рациональности, столкнувшейся с потусторонним. Ничто здесь не выглядит фантастическим в современном понимании: нет голограмм, сенсорных экранов или искусственного интеллекта. Есть человек в громоздком скафандре, наушниках и с биноклем в руках, вступающий в диалог со вселенной, которая не даёт ответов на его вопросы. И именно это делает её ретрофутуризм столь мощным. Он становится наглядной метафорой того, что подлинное чудо и подлинная угроза лежат не в скорости процессоров, а в границах нашего понимания, а самый совершенный инструмент познания — человеческий разум — может оказаться одновременно и самым ценным, и самым ограниченным активом в безбрежном космосе.
Скриншот из игры «The Invincible»
Скриншот из игры «The Invincible»
Заключение
Ретрофутуризм в видеоиграх выполняет множество художественных и философских функций. Во вселенной Fallout эстетика атомной эры становится ироничным памятником утопическому потребительству, чьи руины служат строительным материалом для нового, примитивного мира. В BioShock величественный ар-деко и патриархальная неоклассика превращаются в визуальные манифесты утопических идеологий, чей крах наступает ровно в тот момент, когда они сталкиваются с человеческой природой. The Invincible возрождает ретрофутуризм «золотого века» научной фантастики, чтобы противопоставить осязаемую, аналоговую рациональность человека безмолвной и непостижимой тайне космоса. Таким образом, ретрофутуризм в играх оказывается не просто стилизацией, а мощным языком, который через эстетику «прошлого о будущем» позволяет говорить о кризисе утопий, границах познания, цене прогресса и вечном противостоянии человеческих идеалов и реальности.
